Александр Корольков
Слово о Глебе Горышине
Уходит поколение писателей особого дара, особого чувства слова, чувства слиянности с судьбой народа. Они несопоставимы между собой во многих отношениях, но это одно поколение крупных мастеров, после которых происходит явное падение планки, которая была доступна Шукшину, Абрамову, Астафьеву, Белову. Не считаю преувеличением поставить Глеба Горышина в обозначенный ряд. Время высвечивает одному ему принадлежащее место в русской литературе.
В каждом доме, обычно на кухне, прежде, вплоть до
Не припомню другого случая, чтобы голос писателя, читающего, казалось бы, документальный очерк об обычных беседах с сельскими жителями, воспринимался бы как увлекательнейший рассказ. Это и был всегда великолепный художественный рассказ, исподволь ставящий какую-то серьезную социальную или нравственную проблему. Глеб Горыщин развил жанр лирического документально-публицистического очерка-рассказа. Он не прятал свое Я, как будто бы бесхитростно повествовал о своих путевых заботах, разговорах, приключениях, но этим он сделал шаг к созданию синтетического литературного жанра, компоненты которого порознь, конечно же, имеют большую историю в русской литературе: очерк, рассказ, лирическая зарисовка, повесть как повествование, личный дневник.
Горышин не был деревенским человеком по рождению и воспитанию, но он чувствовал деревню как свою прародину, а деревенские люди, в свою очередь, воспринимали его как своего. Вспомним, как естественно смотрелся в шукшинском фильме «Живет такой парень» Глеб Горышин в эпизодической роли «здорового мужика». Его и поныне на Алтае многие считают своим, алтайским.
С тех пор как Глеб Горышин, после окончания филологического факультета Ленинградского университета, попал по распределению в Бийск в качестве журналиста, он навсегда полюбил Алтай. Хотя после трех лет работы на Алтае, который тогда исколесил вдоль и поперек, он возвратился в Ленинград, но едва ли не ежегодно и потом бывал в дорогом его сердцу сибирском крае. Однажды, к возвратившемуся из странствий возле Телецкого озера Горышину, в Горно-Алтайске в гостиничном буфете подошел ассистент режиссера и предложил сняться в эпизоде фильма. Горышин вспоминал, что предложение оказалось кстати, так как сулило какой-никакой заработок, а писатель как раз начисто издержался в поездке. Ему дали сценарий, роль была бессловесной, его персонаж, выходя из избы к калитке, должен был произвести впечатление на заигрывающего с его женой ухажера: по-видимому двухметровый рост Глеба Горышина, его отросшая за походы по Алтаю неухоженная борода, придавали тот устрашающий вид, который и должен был прозвучать в эпизоде шукшинскго фильма.
А его «Роман с местностью» — о деревне Нюрговичи Тихвинского района — это проникновенное лирическое повествование о земле вепсов и, вместе с тем, это сокровенно русское повествование.
Горышин богат учениками, не теми только, которые непосредственно внимали советам, замечаниям мастера, знали его как взыскательного редактора — он являл учительство своей независимой личностью, бескомпромиссностью в обсуждениях литературных новинок, требовательностью к приему новых членов в Союз писателей. Он обладал нравственным авторитетом, который не приобретается должностью и даже количеством опубликованных книг. Его поступки могли оказать нравственное воздействие, о котором сам Горышин подчас не подозревал, это испытал я на себе.
Так случилось, что Глеб Горышин пришел в мой дом на день рождения, не юбилейный, а просто очередной. Это было время взлета бизнесменов на развалинах государственной экономики и начало бедствования писателей, книги уже не выходили в государственных издательствах, а тем более не платили за них гонораров. Среди немногочисленных гостей оказался предприниматель, смотрелся он преуспевающим хозяином жизни. Перед такими тогда многие писатели пританцовывали, чтобы получить поддержку в издании книги.
Горышин был не из тех. Он преподал урок искренности, самодостаточности, русской гордости, писательской в том числе. Он говорил в глаза о жульничестве, алчности, бессовестности и совсем не скрывал того, что свои слова относит к собеседнику, который поутих, сраженный силой цельной личности.
Кто-то из писателей, возможно, припомнит, что в советские времена Горышин издавал немало книг, был редактором журнала «Аврора», сидел в президиумах. Гонимым его действительно трудно назвать, хотя не забудем, что из «Авроры» он уволен за двусмысленную публикацию в юбилейном для генсека Брежнева номере (юмористическая «Юбилейная речь» писателя Виктора Голявкина). Знаю, что некоторые считали его высокомерным. С высоты своего роста, телесного и писательского, он и в самом деле взирал как с горы, он сознавал свое достоинство и место в литературе. Ценили его и писатели, с чьим мнением он считался — Василий Шукшин, Валентин Распутин.
Глеб Александрович Горышин повествовал об убегающем времени, по-журналистски записывал события дня, без его книг художественная картина второй половины ХХ столетия будет укороченной.
Нам надо позаботиться об увековечивании памяти выдающегося писателя Глеба Горышина и изданием его книг, и мемориальными отметинами в Петербурге и в тех местах, о которых он более всего писал. Вряд ли мы останемся памятливым народом, если школы, улицы так и будут суетливо называть фамилиями чиновников, политиков с шаткой репутацией, а имена таких писателей как Глеб Горышин станут забывать.